Чучельник - Страница 41

– Нет?

– Нет.

– Ну и ладно. Я просто хотел удостовериться… Да… хотел удостовериться… Знаете, сестра…

Он не закончил фразы, голос оборвался. А с ним оборвалась и абсурдная надежда. Под воротом пижамы виднелось лиловое, лоснящееся пятно ожога, про которое упоминал Фрезе. Оно было похоже на язык.

Когда Айяччио снова заговорил, взгляд его устремился еще дальше, так далеко, что Амальди даже не мог вникнуть в смысл его слов, точно они вместе со взглядом уносились куда-то в заоблачные выси.

– Вчера навестила меня вдова, хозяйка дома… то есть комнаты. У меня не дом, а комната, прямо напротив девятого причала. Принесла мне пирожных, спрашивала, как тут со мной обращаются, хорошо ли кормят, рассказывала, чем ее кормили здесь, когда аппендицит вырезали… Несоленый бульон и жидкие кашки… Сказала, что я ей вроде сына, и хотя мы ни разу за все годы за одним столом не сидели, она все равно почитала меня как родного… – Он еле заметно улыбнулся. – Потом спросила, не могу ли я заплатить ей сейчас, а то я уже за неделю задолжал, она понимает мои заботы, но у нее и своих по горло, потому и пришла сюда, в больницу… И еще… она спросила: «Что с комнатой думаете делать? Вернетесь еще или, может, ваши вещи в чемодан сложить? Я сложу, только скажите, мне не трудно… Если не думаете возвращаться, так, может, я сразу комнату и сдам?» Так она мне сказала. Меня, который ей вроде сына, попросила комнату освободить.

Потом Айяччио снова будто очнулся и посмотрел Амальди прямо в глаза. Выпростал руку из-под одеяла и потянулся к его руке. Амальди подумал, что когда-то эта рука была сильной, а теперь стала вялой и шершавой. Теперь она безвольно покоится в его пальцах, и он должен ее удержать.

– Мне нужна твоя помощь, Айяччио, – сказал он вдруг.

Больной просиял. Приподнявшись, сел на постели. И даже бледность будто пропала.

– Я всему научусь, я умею и люблю учиться, – взволнованно заговорил он. – Меня все интересует, и я учусь этому легко и быстро. Знаете, что у меня? Глиобластома. Вам известно, что опухоль – по-латыни tumor – означает еще и «гордость»… а рак – по-латыни cancer – происходит от греческого Καρκι̃νος. Вам пригодится эта наука?

– Да.

– Я много читаю. И все понимаю… Таково преимущество моей болезни.

– Преимущество?

– Я сказал «преимущество»?

– Да.

– Неужели преимущество?

– Да.

– «Преимущество» – плохое слово. Но точное. – Глаза больного подернулись слезами. – Да, преимущество моей болезни. Именно так. Вы меня понимаете или считаете за сумасшедшего?

– Понимаю.

– А мне кажется, я сумасшедший. Галлюцинации, личностные мутации… Профессор Чивита мне все подробно объяснил. Я могу даже забыть, где утка, и обмочиться, пока ищу ее по всей палате… – В голосе послышалась злоба: – Он мне все рассказывает, до мельчайших подробностей. И как будто веселится, описывая мою медленную смерть. – Айяччио запрокинул голову и втянул воздух в ноздри. – Ладан. Подумать только, я хотел стать священником. Сперва священником, потом полицейским… бессмыслица. По-вашему, не бессмыслица? Нет, бессмыслица. Нет никакого смысла в том, что мой мозг способен теперь постичь вещи, которые мне за пятьдесят лет и в голову не приходили. Какой смысл в том, что я чувствую запах ладана?..

Амальди посетило странное, но очень сильное чувство. Страшное и вместе с тем приятное. Точно так же, должно быть, страшно и приятно было этому никчемному человеку открывать глубины ума. Он еще крепче стиснул руку Айяччио.

– Помоги мне разгадать загадку, – сказал Амальди. Улыбка у Айяччио была совсем детская.

Но тут в дверь постучали, и вошел человек в белом халате, на вид лет шестидесяти, маленький, коренастый, совершенно лысый, с неприятно равнодушным выражением лица. Следом за ним вошли трое молодых врачей.

– Я главврач, профессор Чивита, – объявил он с порога. – Простите, что до сих пор не осмотрел вас, но я был на симпозиуме и только сегодня вернулся.

Амальди почувствовал, как мгновенно напрягся Айяччио. Глаза его затуманились, а рот открылся, словно в беззвучном крике. Влажные губы с засохшей в уголках слюной казались совсем бескровными. Он лихорадочно затряс головой.

– Это не он… Нет, это не он… Не он… – Обеими руками Айяччио вцепился в грудь Амальди и встряхнул его.

Профессор Чивита, нимало не обескураженный, обратил к Амальди формально-сочувственную улыбку и, сделав знак ассистенту, закатал больному рукав.

– Я не сумасшедший, – лепетал Айяччио.

– Спокойно, – сказал профессор Чивита и без колебаний всадил в мышцу пациента шприц. – Сейчас вам станет лучше.

Айяччио, вцепившийся в пиджак Амальди, даже не шелохнулся.

– Я не сумасшедший, – повторил он, потом наконец ослабил хватку и откинулся на подушки, словно из него выкачали весь воздух.

– Ну что, полегчало? – поинтересовался профессор Чивита.

Возведенные к потолку глаза Айяччио остекленели.

XV

– Здравствуйте, доктор, – сказал человек, выходя из темной зоны мусорных мешков.

Молодая женщина, обвешанная покупками, без энтузиазма обернулась на голос. Но, узнав человека в свете фонаря, она вздрогнула и разулыбалась. Потом сообразила, что не следует выказывать чрезмерную радость оттого, что увидела его в этот темный и одинокий вечер, похожий на все ее вечера. Человек мягкими шагами преодолел разделявшее их пространство. Словно скользил, а не шел. Горящие глаза вонзились в нее, не выпуская. Его будто сжигал внутренний огонь.

– Какими судьбами? – произнесла докторша, машинально облизнув уголок рта.