– Прогорела страховая компания, содержавшая приют, – начал объяснять он. – Уже эта, новая. Документация о банкротстве в двух экземплярах приложена к делу о приюте. И поскольку при пожаре были жертвы, дело передали нам, а не в муниципалитет. Но было это лет тридцать пять назад. Я понятно излагаю?
Амальди кивнул.
– Вот мне и нужна твоя подпись, поскольку дело…
– Какое дело?
– Ну, не дело, не цепляйся к словам. Страховой договор, я хотел сказать. Его передали тебе.
– Зачем?
– Откуда мне знать? Кому-то надо было его передать? Бюрократия. Вот он и попал к тебе, а не к кому-либо иному.
– Ладно. Что дальше?
– Все. Тебе надо подписать, чтоб сдать его в архив.
– А ты тут при чем? Почему мне архивариус не принес его на подпись?
– Он приходил, но не застал тебя на месте и стал мне плешь проедать. Но если хочешь сам с ним пообщаться – пожалуйста. Ты знаешь, где у нас архив.
– Никола, хватит антраша передо мной выделывать. Я должен просто подписать или что-нибудь еще?
– Не знаю, есть ли там что еще… – Фрезе не любил сразу переходить к сути дела.
Ему все театр, подумал Амальди, всю пьесу должен прочесть, пока не дойдет до финала. Пространные рассуждения, не связанные меж собой фразы, которые как бы внезапно обрывают логическую нить и призваны нагнетать напряжение. Загадки, экивоки, больше напоминающие финансовые выкладки, нежели разговор двух нормальных людей. Амальди не любил лирических отступлений, он привык сразу переходить к фактам и разделываться с ними как можно быстрее, дабы не увязнуть в словесной трясине, и все же невольно восхищался стилем Фрезе. Была в нем этакая плутовская оригинальность, порой фальшивая, но весьма своеобычная. А неординарные личности импонировали Амальди. Ведь именно благодаря своему уму и неординарности – качествам, которые он больше всего ценил в ближнем, – удалось ему выбраться из гетто старого города. Благодаря этим качествам он пробил себе дорогу, хотя и шишек на этом пути ему досталось больше, чем многим коллегам и подчиненным.
– Ну так что?
Фрезе дернул себя за пук черных наэлектризованных волос, торчавший из одной ноздри.
– Обрезаешь, обрезаешь, а они еще больше кустятся.
Амальди беспомощно тряхнул головой.
– А если выдрать? Не пробовал?
– Нет. Не пробовал.
– Попробуй, потом расскажешь. Ну так что?
– Ну так вот, вроде бы документов не хватает. На папке список без расшифровки: номер один, номер два и так далее… Но первого, к примеру, нет. Однако не написано, что в нем – показания, акт о закрытии дела или свидетельство о смерти… Понятно? Документы под номерами один, восемь, шестнадцать, семнадцать и восемнадцать в папке отсутствуют. Пяти документов не хватает.
– И все? – нетерпеливо перебил Амальди.
– Говорю же – не знаю, все или нет. Если что всплывет, я тебе доложу.
– Что должно всплыть?
– А я знаю? – Фрезе широко развел руками, открыв под мышками застарелые пятна пота. – Я только подумал: не дело это, когда не хватает документов. Вот и все.
– Документов тридцатипятилетней давности?
Наступила тишина. Обоим больше нечего было сказать. Да и к тому, что было сказано, Амальди не больно прислушивался.
– И то, – изрек Фрезе.
– И то, – подхватил Амальди, с легкой завистью подумав о подчиненном, чье шутовство на грани мошенничества нередко срывает бурные аплодисменты всей труппы. Мелкие услуги, сделки, поблажки торговцам, предпринимателям, стукачам. В общем, ничего противозаконного. Однако благодаря всему этому Фрезе каждый вечер приглашен на очередную пирушку, всюду встречен улыбками, и даже по рации ему анекдоты рассказывают. Чего с ним, Амальди, не случается никогда.
Фрезе опять начал подниматься.
– Ах да, забыл!
– Что?
– Ты знаешь Айяччио?
– Кого?
– Айяччио. Нашего агента.
– Из новых, что ли?
– Да нет, из старых.
– Не знаю. В лицо, может быть… А что?
– В больнице лежит. Рак. Притом неоперабельный, и это в пятьдесят два-то года. – Он уставился на Амальди, как будто начальник был в состоянии дальше развивать эту тему, но, видя, что тот молчит, продолжил: – Надо бы комиссару его навестить, но ему недосуг, и он меня попросил перепоручить эту скорбную миссию тебе.
– Мне? – Амальди не утерпел и вскочил на ноги.
– Да, да, тебе… Визит милосердия… печальный долг… Надо бедняге дать понять, что мы все одна семья… Утешить его как-то. Я передал, а ты поступай как знаешь, – заключил Фрезе и в мгновение ока выскользнул за дверь.
Оставшись один, Амальди подошел к окну. Холодно. Не пойдет он навещать умирающего, которого в глаза не видел. Как можно ему такое поручить? Он рассеянно обвел взглядом внешний мир. Магазины уже подняли жалюзи, покупатели так и снуют туда-сюда. Перед главным входом маячит полицейский фургон, рядом современная караульная будка с пуленепробиваемыми стеклами. Возле нее стоят и болтают двое полицейских в бронежилетах, как положено по уставу. За домами напротив ничего не видно, но он знает, что там порт. Сердце города. Он повернулся к столу и снова взял в руки желтый листок, на котором написано имя девушки с большой грудью. На бланке заявления на неизвестных злоумышленников есть и ее адрес. Он отлично знал этот переулок в старом городе, и ему не составило труда вообразить ветхую, изъеденную мышами и сыростью калитку, которую она каждое утро изо всех сил толкает обеими руками, преодолевая сопротивление ржавых пружин. Этими нервными и тонкими ручками, которые так дрожали, когда она подписывала заявление, что его так и подмывало взять их в свои, унять дрожь, согреть.